Марина Коблева

Где-то между Анапой и местом назначенья

- Что это ты планы-то свои поменяла? В Анапу же собиралась, - это меня бабушка спрашивает.
- А меня в горы пригласили.
Разговор происходит на Кубани, где три метра над уровнем моря – максимальный изгиб ландшафта.
- ?!... И что ты?...
- Ну, поеду, разумеется.
- В какие горы? – это дедушка включился в разговор.
- Ну... какие бывают горы?! Вот в такие и поеду.
В поле зрения дедов горы, как они есть, не попадали лет 30, если не все 40. Когда в голове пожилого человека коса находит на камень, наступает минутный ступор. Это время можно потратить с пользой: например, выпить стакан воды, подумать, что, если им вздумается выказать свое недовольство, я напомню, что я – человек взрослый и независимый, у меня своя жизнь, которой я живу долго и уж как-нибудь сама, как всегда, за себя все решу, понять, что придется с ними ссориться, а этого не хотелось бы, но если так, то придется, да где они были, когда я умирала от голода и холода в чужой, можно сказать, стране, вот уеду, заболею и умру, вот тогда они узнают…
- А где тут горы – то, Володь?
Боже я оклеветала собственную бабушку. Стакан воды застыл на полпути к месту назначенья.
- Дык..., - дед чешет в затылке, - ну-у-у... А! Наверно ж, в Варениковке, где еще.
Боже, и деда я тоже оклеветала. Я слишком быстро думала. Простишь Боже?
А в Варениковке... В Варениковке есть кизил, есть песчаные холмы... Гор там нет. Но я, разумеется, только по возвращении скажу им, что моя Варениковка – в 400 километрах от Темрюка. Что мои горы – плато Лаго-Наки. Что мне придется пересечь республику Адыгею (родину одной из струй моей крови), прежде чем я достигну реки Белой и Гранитного каньона, проходить который едут эти мужчины рядом со мной.

- В нашей компании второй тост всегда за Роки, Тань.
Роки – красный джип с откидным верхом. Говорят, настоящий мужчина должен быть чуть красивей обезьяны… Не знаю, чуть красивей чего должен быть настоящий джип, но Роки – настоящий мужчина среди машин, и сомнению это не подлежит. Он делает 500 км часа за три и неплохо себя при этом чувствует. Если что – он дотянет до автосервиса и только там позволит себе скрипнуть. И то только для того, чтобы не крякнуть там, где никаких автосервисов не будет.
Закусили. Я обнаружила себя на половине рассказа Сереги о том, как он делал супер кадр горной вершины: «... и тут я понимаю, что я посыпался ...». Но это все потом. Пока же Роки мчит в ночи четверых мужчин и одну девушку.

Одного мне представил Андрей.
- Танюш, хочешь, познакомлю тебя со звездой московской эстрады?
- Давай, а че ж.
- Вот. Это Женя Климов.
- С оркестром?
У Климова группа как-то так называется – «Климов и оркестр» или что-то в этом роде.
- Ха-ха!
- А это наша Танечка, - представляет Андрей меня.
- Привет, - говорю, - я из Нижнего, - это я позиционировалась, мол – не хухры-мухры.
- Привет, - говорит он, - а я с Колымы, - это он отправил мою позиционированность в попу и добавил, - но живу в Москве.
- «Будете на Колыме»…
- Да, лучше вы к нам, как принято… Хочешь, Таня, я спою тебе песенку?
- Конечно.
- А про что?
- Как?! Про любовь, конечно! – он что, ждал заявку о киберпространстве?
Четно говоря, мне кажется, что все песни – про любовь. Мне вообще кажется, что на Земле все про любовь. И иногда про нелюбовь, что, впрочем, одно и то же.
Женя приехал из Москвы с другом. Друг – высокий, седой (в этой компании уже все с проседью…), каре-большеглазый. Кровельщик. Верхолаз. Ходит в горы без страховки. Зовут тоже Андрей, но это не важно. Странный человек, не ассоциирующийся не только со своим именем, но и с любым другим тоже. Он с таким же успехом мог бы быть Мишей и Беном, Полем и Габдрахманом, этот безымянный верхолаз.
И вообще - одного Андрея на одну компанию довольно. Того, который знакомил меня с Женей. Горожане говорят про него – «человек с большим дном», «себе на уме», иногда они с Серегой оказываются даже «бандитами». Не знаю. Мне понятно все, что должно быть мне понятно: он иногда хочет меня. У него нежные руки и мягкий взгляд. Я тоже иногда его хочу. Подозреваю, чаще, чем он меня. Друзья зовут его Дуда.

На катамаран я селя в паре с Сергеем. Я бы, пожалуй, не доверила свою особу больше никому. Даже не из этих четверых, а вообще. Я бы пошла с ним в опасную воду. Я хотела бы погибнуть у него на глазах. У него есть Роки, у него больше нет жены, он встречается с малолеткой – он свободен.
- План действий такой, – Сергей говорит четко и ясно. Это последние указания. Ничего упустить нельзя: здесь, на воде, упущенное слово может обернуться упущенной жизнью.
- Мы с Дудой спускаем катамаран здесь и остаемся с ним. Вы проезжаете до первой точки съемки, там надо будет спуститься с горы, будьте осторожны. Оператором будет Таня. Женя, будешь при ней. На тебе штатив, камера… и Татьяна. На всякий случай возьмите с собой веревку. Андрей, - это безымянному, - будешь на верху с машиной. Мы проходим первый участок, вы снимаете, мы чалимся. Вы спокойно поднимаетесь, едете на вторую точку.
Таких точек было 4. На каждом мы спокойно выставляли камеру, спокойно давали отмашку, спокойно унимали дрожь в руках, снимали, они – шли. Порог за порогом.
- Если мы эту точку проходим нормально, едете за Нагорный. Там пляж, ждете нас с камерой – это коней прохождения Гранитного. Если где-то на участке у нас будет овер-киль, Таня поднимается к машине, отправляет Андрея к Жене, они действуют по обстоятельствам.
Некоторые обстоятельства остались на стенах каньона металлическими табличками: родился…. погиб…
- Если катамаран пройдет без нас, ждете, когда пройдем мы. Если мы двигаемся, бросаете веревку. Если мы пассивные, едете в Нагорный за спасателями, говорите, где искать тела. Никакие обстоятельства не оправдывают большого риска. В воду не прыгайте – вы без спасательных жилетов никого не спасете.
Это значило, что мы не смогли бы сделать ничего.
Когда он чмокнул меня в щеку перед тем, как спуститься к катамарану, сердце окончательно ушло в мозоли. Я улыбнулась как можно более легкомысленно: женская истерика здесь никому на хрен не нужна.

Я молилась среди скал.
На первой точке съемки обвязалась веревкой и нашла тропу к воде. Если овер-киль, я побегу туда, на ходу снимая с себя петлю, и Женя кинет ее им. Черт, как он нервничает, эта «звезда с оркестром». Будет суетиться.
- Через 15 минут они будут здесь.
- ...
- Тань, слышишь? Включай…
- По-моему, прошел уже час.
Через 15 минут в видоискателе появился катамаран и двое на нем. Они прошли этот первый порог. Стало понятно: они пройдут их все. И все же я просила Бога, я заискивала перед скалами, я умоляла воду. На остальных точках спуститься было невозможно.

Ужасно неудобно бегать по валунам на берегах горных рек. Когда хочется встретиться глазами и вдруг оказаться рядом, приходиться, как горному барану, вперить взгляд в каменную тропу и скакать по ней, беспокоясь лишь о том, как бы не навернуться… или хотя бы сделать это покрасивее. Было бы так по-книжному: она забыла выключить камеру, бросилась, не помня себя, в висках стучало: «Живы! Живы! Живы!»
Ага. Ничего она не забыла выключить. Бегать по камням с детства терпеть не могла. В башке каша: «Черт, моя скорость (никакая) прида – прыг – ет моей ра – прыг – радости ка – мама! – кую-то нее – ё-моё – стественность»…
- Ура!!! – это уже вслух.
«Обнять или не обнять? Дык уже бегу же. Че-то они спокойные какие-то. Я-то рада, им-то по фиг! Невдомек им, что девчонка валунами этими сердце из мозолей на место возвращает. Женя в спину недовольно сопит. А что?! Его-то за что обнимать?!»
«Что ж ты, Сережа, наклоняешься ко мне так аккуратненько?! Мне ведь плевать: будь ты хоть сплошная вода – я же бегу обниматься, а не соболезнования выражать!»
- О! Этот беречь не будет, - это уже подбегая к Дуде и вслух.
Хватает, обнимает, поднимает… Мокрыыый! Может, и впрямь рад, что я их тут ждала?
- Кто пойдет дальше?
- Яааа! Вы мне обещали… же.

Побережье Азовского моря пользуется популярностью среди владельцев автомашин и семей (или любовниц). «Дикари» копят деньги весь год (или воруют непосредственно перед отдыхом) и врываются в размеренную жизнь прибрежных станиц. Лица коренных бабушек расцветают улыбками, глаза – алчностью, улицы поселений пестреют табличками на домах – «сдается комната». Но многие приезжие располагаются прямо на пляже, в палатках, недалеко от баров. (Интересно, кто-нибудь забредал в темноте после бара в чужую палатку?)
Будучи человеком широко известным в узких кругах малочисленных аборигенов, он никогда не появлялся в кабаках, которые находятся ближе 150 км от его города. Тем более с девушкой. Тем более – с такой.
Роки подкатил к бару с дискотекой. Ей непременно хотелось танцевать этой ночью. Ночь отрыва.
- Ну, платье высохло. Одевай.
- Дамы и господа, ди-джей бара «Жемчужина» желает вам приятного отдыха и спокойного сна…
- Ооо, нет! Неужели это последняя песня?! Я должна успеть!

За столиками сидели просто градусы. На лицах девушек за остатками дешевой косметики – утомившаяся спесь, тающая надежда на очередное падение, всем понятно, что везти домой их никто не собирается, продолжать ночные бдения никто уже не в силах и не при желании. Муууть.
Бармен готов подсчитывать выручку за 2 часа до закрытия бара. Конец сезона – не малина. Все столичные отрывные девочки упорхнули, всем богатым столичным барыгам уже известны все местные дамы – на траты они уже не вдохновляют. «Последние копеечки, - вздыхает про себя бармен. – Кто это?!»
- Опачки. Коль, кто это, не знаешь?
- Не-а. Не местная. Всех местных я… знаю. Наташ, не твоя подруга?
- Шалава какая-то заезжая. – Наталья презрительно выпустила дым через ноздри и затушила обильно обмусоленный красной помадой фильтр.
- Да тебе завидно.
- Дурак штооолиии?
- Опа! Во как! Ты, Наташ, умеешь так вокруг шеста?
- Че мне, больше не вокруг чего вертеться?! Га-га-га!
- Гы-гы-гы. Ну, иди, хоть рядом постой.
Ди-джей передумал закругляться. Врубил латину и угадал. О, как он угадал!
- Ты отлично танцуешь. Выпьешь чего-нибудь?
- Мгм.
Бармен бросил считать выручку: у его стойки появились живые.
- Пожалуй, я буду нынче слегка пьяна и, пожалуй, даже слегка развратна. Ты не против?
- Я уже… не против.
- Оооо! Это моя любимая песня! Потом допью.
- На тебя все смотрят.
- Мне это нравится.
- Веди себя скромно.
- Ты же знаешь: бесполезно говорить мне это сегодня.
- Ты точно сумасшедшая.
- Кружи меня.

- Еще сегодня утром я был уверен, что мы больше не должны видеться. Я хотел высадить тебя тогда, на шоссе.
- Мне хотелось выйти.
- Никто не смеет так со мной говорить.
- Прости. Я же объяснила тебе…
Сергей откупорил бутылку «Белого муската красного камня». Его достают знающие в одном южном погребке.
- Я высадил тебя около твоего дома и сказал себе: больше никогда.
Обожаю это сочетание: звездное южное небо, шум прибоя и звук мужского, чуть с хрипотцой, голоса.
Он разлил вино и продолжил:
- Весь день я провел в разъездах, а к вечеру сказал себе: ну и чё?! Мы договорились, что встретимся и доделаем работу.
Особенно люблю загорать по ночам. И плавать по лунным дорожкам без купальника.
- К вечеру я подумал, что дела ты можешь доделать и с Дудой. Мы не увиделись. А наутро я подумал: ну и чё…
Кто-то скажет: даже самое элитное вино на берегу моря заглушает запах свежести. Зато обостряет чувства… Море что-то заволновалось.
- Сегодня днем я решил, что в Краснодар тебя повезет Дуда. Ты пришла вечером, и я говорю себе: ну и чё!
Бежать. Бежать в темноту между звездами и брызгами, между морем и сушей, бежать по волнам. Быстро-быстро! Когда закончится дыхание, закружиться, смеяться…
- Ты сумасшедшая! – издалека.
Волна налетела, накрыла и утянула в мокрую темноту! Я почти уверена, что волны – мои сестры. По крайней мере – подружки. Мы так веселимся, когда играем друг с другом. Возвращаться только вплавь!
- Ты что, прямо в одежде?!
- Высохнет. Поехали танцевать! Едь быстро и держи платье за окном.

- Видишь ли, творчество – это чаще всего саморазрушение, - машина мчит в дожде где-то между Анапой и местом назначенья. – Не нужно бояться этого, об этом нужно просто знать. Увильнуть – невозможно. И когда тебе плохо, знай – завтра будет еще хуже.
«Как они умудряются?! Тот и этот… Такие разные, один с севера, другой – с юга, юный и зрелый, мистик и реалист, говорят мне одно и тоже. Походя толкают меня в страдания. Кому нужна сказка о моей боли?! Кому вообще нужна моя боль?! Господи! Я же приехала забывать, спасаться! Зачем и здесь? Сколько можно наматывать мою душу на шипованую катушку, как тонкую нить? Кто вам позволил?! Да заткнитесь же вы оба!!!». А вслух:
- Да заткнись же ты!!!
По тормозам. Два профиля. Где-то наверняка порвалась первая струна.
- Прости. = «Позволь мне жить?».
- Да запросто. = «Мне все равно, жива ты или мертва».
«Господи, лучше бы катамаран перевернулся еще тогда в Гранитном, чем сейчас, в этом ливне… где-то между Анапой и местом назначенья»...