Ты ненормальный. И не пытайся спорить. Я понял это сразу. Ещё когда ты приехал за мной в Москву. Человек в здравом уме не стал бы бросать все дела и мчаться за полторы тысячи километров только из-за меня. Не зная - кто я, откуда и зачем. А может … может ты знал больше, чем я?
Ещё за год до твоего появления я смирился с происходящим. Хотелось спокойно умереть. Тихо, на задворках, не привлекая лишнего внимания, не видя скрытой жалости в прячущихся взглядах. И всё шло как положено, пока ты не ворвался в этот круг, стоящий "на паузе".
Ты видел мою беспомощность. При всём желании я не смог бы скрыть своих увечий. Но ты не заметил главного – моей апатии. Смотрел, покачивал головой, рассказывал мне – а скорее себе – что всё ерунда и мы прорвёмся. Но я не хотел прорываться. Ты не понял – к твоему приезду я уже умер. Но не успел исчезнуть…
Через несколько дней мы стояли на обочине, где-то под Богучаром – я и не знал, что есть ещё такие места в этом мире. В тот момент ты должен был почувствовать – я не выдержу твоего ритма. Не оправдаю твоих надежд. Ведь ты наизусть помнил начало известной киноленты – "никогда не путешествуйте с мертвецом". Мы думали одинаково. Но, в отличии от меня, ты действовал – и, зачастую, вопреки разуму.
Когда ты потащил меня в Абхазию, я не удивился. Привык к твоим фортелям за девять месяцев общения. В активе уже накопились регулярные вылазки в Домбай, Адыгею, Ростов, Сочи и бесконечные ночные гонки по пустынным пляжам. Мысли о смерти незаметно растворились в повседневной суете. Мы жили по такому графику, что постепенно среди всех желаний осталось лишь одно – остановиться. Времени на прочие рассуждения ты мне не оставлял.
Но… из Адыгеи на Черноморское побережье через Грачевский перевал… со мной… Ты не скрывал, что нас ждёт. Старая лесовозная колея, по которой уже с полгода никто не ездил. Местами она становится руслом реки. Запредельные крены и очень реальная вероятность летального исхода. Для меня. Ты избегал последнего уточнения, неожиданно часто повторяя – если что, то мы повернём назад. Да, именно так - мы повернём назад. Расскажи это моей бабушке – думал я в ответ – повернёшь ты, как же.
Ко мне вернулась готовность умереть. Но без прежнего равнодушия. Появилась лёгкая обида – ведь я привык к тому, что ты мной доволен. Твои друзья давно перезнакомились со мной и, не скрывая удивления, расхваливали на все лады. А ты не скрывал своего удовольствия – ведь я влился в вашу компанию, словно в ней родился. Твои девушки, не сговариваясь, отмечали, что мы похожи словно братья. И это мне тоже нравилось. Я привык любоваться лунной дорожкой, стоя у самой кромки замершего моря. И вообще привык…
Ты действительно не пошёл на Грачевский. В самую последнюю минуту, когда я мысленно уже стартовал, Юра сказал – всё бы ничего, но раздатку точно оборвём, так что решай сам. И ты не рискнул, удивляясь самому себе. И ещё больше озадачив меня. Ты меня пожалел.
В том маршруте мы отпраздновали твой день рождения. Прокатились по Абхазии. Познакомились с сочинцами из "Медведя" и москвичами из "Вездехода". В завершении порвали трос сцепления. И на прощание меня прозвали Лексусом. В моей жизни не было ещё таких безмятежных дней. Несмотря на серьёзную нагрузку. Помнишь, как ты удивился, увидев следы от внутренней поверхности колеса в задних арках? Ты трогал пальцами свежевытертый металл и не верил своим глазам. Не знал, что так может заламывать мост? Да я и сам не знал. А когда, поднимаясь на Рицу, мы едва не закипели? Ты вообще не понимал, что происходит. А кто бы мог подумать, что радиатор покрыт сантиметровым слоем грязи?
Когда лопнул трос сцепления, у тебя сразу испортилось настроение. Ты почти не разговаривал со мной, считая, что я тебя подвёл. Но сам подумай – ещё полгода назад ты видел – трос надо менять. И благополучно забыл. А теперь дулся на меня, как мышь на крупу. Глядя на тебя, со стороны могло показаться, что взорвался двигатель и отвалились колёса. Вот ведь беда, какой-то тросик и столько перепугу – но это твой фирменный стиль.
Когда вечно умиротворённый Михалыч из "Вездехода" спросил – а что страшного случилось? - твоя угрюмость вмиг улетучилась. Его приятель выискал в недрах своего шикарного "кукурузника" чудесный чемоданчик, в котором нашлось всё. Ездить на пятилитровом безотказном японце и возить с собой древние железяки от советских механизмов – парадокс. Но такова трофическая школа езды на УАЗе, которую Вадим прошёл от и до. Как впрочем, и все остальные "вездеходовцы". В чемоданчике нашлись все нужные штуки. Трос починили на коленке. Ты решил срочно возвращаться, исключив из графика два пляжных дня. Мы прощались с новыми знакомыми так, как расстаются случайные попутчики – вероятно, навсегда. Хорошо, грустно и приятно. Ведь мы были дебютантами, однако не подвели группу и прошли маршрут до финиша. Идиллический вечер прервался на твоём разговоре с Михалычем - а поехали с нами в Карелию?…
Теперь я знаю, как одна фраза может изменить жизнь. Я вздрогнул. Ты ответил, что мы не готовы, много проблем и всё в таком духе. И в ту же секунду я знал – пойдём. А через две недели мы стояли под щитом с надписью – "Республика Карелия".
Помнишь, что я сказал в начале? Может нормальный человек ехать в такую экспедицию на "гражданской" машине? Без лебёдки, шноркеля, на дурацкой ярославской тридцать первой резине? С тем самым самодельным тросом сцепления, потому что новый так и не успели привезти? Я уже не вспоминаю о хайджеках, шаклах, сэндтраках и прочих обязательных приспособлениях. До старта ты несколько раз вычислял километраж, втайне надеясь найти ошибку в своих расчётах. Ошибки не было. Предстояло пройти не меньше семи тысяч. Из них около тысячи вне асфальта. Каким будет это "вне" - никто не знал.
На первом внедорожном этапе мы носились по берегу Онежского озера и показывали неплохие результаты. Позади осталась опасная гать, сгнившая ещё до второй мировой войны. Под колёса ложился плотный жёлтый песок. Ты без опаски влетал в озеро, объезжая прибрежные завалы брёвен. Дизель работал как часы. Мы ничуть не уступали трём ульяновским вездеходам. Не считая проблем с зарядкой, всё шло отлично.
Ведущий УАЗ Михалыча в паре с "зелёным" выбрались из озера в лес и ждали нас. А мы ждали, когда просохнет и заведётся "жёлтый". Через двадцать минут, перед самым лесом, пришлось снова нырять в Онегу. Поднялся ветер и в дверь били немаленькие волны, время от времени захлёстывая капот. "Жёлтый" дотянул до берега, и там, где едва видимые следы уходили наверх, снова встал. Нам места на берегу не хватило. Не самая удачная парковка – по пояс в штормовом озере, вздрагивая под ударами воды. Тут запищала рация – Серёг, не знаю, как ты тут … сможешь или нет … посмотри сначала – в голосе Михалыча угадывалась озабоченность. Юра умудрился влезть на стартере немного вверх и вбок, освобождая дорогу. Нам удалось его объехать и, чтобы не тратить время на просушку трамблёра, мы взяли "жёлтого" на буксир. Предупреждение Михалыча настораживало. Постепенно мягкий подлесок уступил место каменной каше, заваренной на чернозёме. Ты шёл без остановки, каждую секунду пытаясь избежать ударов мостами или коробкой. Публика почти аплодировала, когда мы миновали этот участок, привезя за собой обездвиженного УАЗа. Ты был победителем – и тем интереснее было наблюдать, как исчезает твоя улыбка. Только стоя на обочине, ты увидел, что там, впереди …
Оказалось, мы только что ехали по нормальной дороге. Колона встала перед идеальным рвом, залитым ровной, почти зеркальной, густой грязью. Двести метров. По это самое. Исключительно прямо и никакого выбора. Можешь смотреть, как ползут другие, но только зачем? У них под брюхом - жизни на десяток сантиметров больше. Так что смотри, не смотри …
Мы пошли на второй пониженной, газ на две трети. Глушитель захлёбывался жидкой землёй. Подвеску, конечно, пробивало "до мозгов", но ни одного удара в мосты или в балку не пропустили – по наитию. Когда вырвались на сухое, ты спрыгнул на землю с мокрой спиной. Помню твой взгляд – ты ведь не ожидал, да? Вечером вы пили "за потерю моей внедорожной девственности" – это ты придумал такой содержательный тост. А я молча смотрел в закат над Муромским озером. Необъяснимо тревожный закат …
Возвращались тем же путём. Второй вариант – десять километров болота - требовал нескольких суток работы без гарантии успеха. Мы снова замыкали колонну. На этот раз менее удачно. На первых же метрах злосчастной грязевой ванны пропустили удар чудовищной силы прямо в балку. Дальше громадный невидимый валун под правой стороной, прыжок с него – ведь нельзя сбросить скорость - и ещё удар – в раму. Сразу после этого прыжка удар передним мостом, балкой и задним – так, почти без пауз, мы бились все двести метров. На лобовом моментально выросла трещина от старого скола – предельная нагрузка на раму передавалась кузову. Со стороны наши действия выглядели попыткой самоубийства. В клубах пара, с рёвом перекрученного двигателя, мы вылетели изо рва, словно из кипящего котла. Ты сразу полез смотреть на потери, но что там можно было увидеть?
Через пару километров безостановочной гонки по Онеге внизу всё блестело. Висели оборванные провода переключения регулируемых амортизаторов. Бросались в глаза свежие вмятины на поперечной балке. Но, главное – выдержала рама. Раздатка и мосты тоже не пострадали – во всяком случае, видимых трещин и потёков масла не нашлось. До вечера ещё пожгли топлива на штурмах песчаных подъёмов, но это уже казалось отдыхом. В целом мы с тобой проиграли УАЗам весь дневной участок. И дело не в твоём вождении – мы зря шли в хвосте. Ты понял это гораздо позднее – когда своими глазами увидел, как в секунды тридцать пятые "прокомпы" перерывают полкуба земли. УАЗы, идущие перед нами, легко и непринуждённо ставили на дыбы любые брёвна и камни. А мы, замыкая колонну, снова укладывали всё на свои места. Практически собой.
Вопреки логике, ты и на следующий день пошёл четвёртым. Мне даже сейчас, по прошествии времени, нелегко вспоминать тот этап. Дорога на Бесов Нос и обратно стала для меня настоящим адом. Извини за подобные пафосные эпитеты, но ты сам то понимал, что можно не вернуться? Что на тебя нашло, когда ты пыхтел от напряжения, не видя и не понимая – куда ехать? Но ехал, упёршись, как известное копытное. На каждом непролазном участке все три экипажа выходили смотреть на бесплатный аттракцион – "они тонут в колее". Пробившись через очередную природную канализацию, ты с песочным скрипом открыл заляпанное стекло и сказал зрителям – тут не только девственность потеряешь, тут шалавой станешь – и я не заметил юмора в твоём голосе. Ты и я – мы знали, что возвращаться будем так же. И, по традиции, будет ещё хуже.
Вырванный "с мясом" кенгурин, разорванное в хлам колесо, лопнувшая рессора, замкнувшая проводка и совсем чуть-чуть до последнего "прости". На обратном пути ты впервые реально ощутил – здесь можно остаться навсегда. Когда перед нами в колее полчаса возился, а потом лежал полноприводный "Беларусь". Когда тридцать метров нас тащили лебёдкой, а колёса даже не цепляли земли. Когда ты прятался за рулевым, чтобы не убило лопнувшим тросом. В тот момент мы стояли на грани.
Кроме кенгурина, впереди не было точек для крепления буксира. А он лежал, оторванный, рядом, в болоте, став абсолютно бесполезным памятным знаком – здесь были мы. Ты барахтался в грязи, расплёскивал жидкое месиво руками, пытаясь на ощупь зацепить шакл за отверстие в раме. Сергей, пилот "зелёного", немного подумав, предложил крепить трос к поперечной балке. И, среди прочих вариантов, этот показался тебе самым подходящим. Я приготовился к самому худшему. Но вмешался Михалыч – за раму цеплять ничего не будем, исключено!
Позже, на краю мира, в Медвежьегорске, нам показали "Форд Бронко", растерзанный на куски и брошенный навсегда. Именно после Бесова Носа. Мне показалось – ты вздрогнул, увидев останки "американца" – а я точно испугался заново. Его вытягивали как раз за поперечную балку. Она не выдержала. И он умер.
На следующий день у нас кончилось сцепление. Все остальные этапы прошли в бесконечной битве с рвущимися тросами. Помнишь, раньше ты не умел двигаться без него даже по асфальту. Теперь мы ехали на одной коробке по грейдерам, болотам и рушащимся мостикам. С пустым баком, потому что ты забыл залить резервную канистру. Понятно, зачем тебе резерв? Ты привык надеяться на меня. Мы не взяли с собой даже моторного масла и тосола – к чему эти мелочи, впереди всего-то меньше восьми тысяч километров, верно?
В УАЗах ехали стартеры, генераторы, трамблёры, сальники, подшипники и даже полуоси. Настоящие мини-заводы для изготовления двойников самих себя. У тебя не нашлось даже ключа "на десять". Ты думал – мы вечные. Сидя вечером, у костра, ты поворачивался ко мне и бормотал бесконечные заклинания – давай доедем, пожалуйста, я всё сделаю, ты увидишь – а я и без тебя знал, что надо вернуться. Ты заходил в заброшенные церквы. Выбрасывая сигарету, застёгивал рубашку, под которой не было крестика – и молился по настоящему, как умел – только бы доехать. Временами ты такой наивный …
Без сцепления мы прошли почти три тысячи километров. Разбитые фары заклеены скотчем. Вместо стоп-сигналов и габаритов - алогичная цветомузыка. На подъёмах – моментальный рост температуры. Впереди - нелепая узенькая рессора от "Москвича". Зарядка – отсутствует по определению. Из гидроусилителя - фонтаном масло. Под отлетевшим гримом - рваный метал передних стоек. В полу – дыры величиной с кулак. Весь пластиковый обвес – в лоскуты. Теперь ты согласен со мной? Я сразу сказал тебе – не пытайся спорить.
И напоследок вот что. Мы отдыхаем больше месяца. Было время подумать и теперь я точно знаю – пора. Не могу утверждать, что мне нравится наша жизнь. Но умирать я раздумал. Поехали куда-нибудь, а?